Евгений Дятлов: Болезненно ощущаю нехватку времени 11:15 / 31 окт., 2012 Тюмень
Иван Литкевич
фото Михаила Калянова
Заслуженный артист России Евгений Дятлов родился в 1963 году в Хабаровске. С 1971 года жил на Украине, где закончил школу, получил музыкальное образование, изучал французский язык. С 1986 года учился театральному искусству в Ленинграде. Параллельно с занятиями в вузе играл в различных питерских рок-группах. Сегодня Евгений Дятлов — один из самых популярных актеров театра и кино, телеведущий, музыкант, певец. Обладает неповторимым баритоном, играет на скрипке и гитаре. В сопровождении «АкадэМ-квинтета» под управлением Николая Криворучко Евгений Дятлов впервые дал концерт в Тюмени. В течение двух часов на сцене государственной филармонии звучали народные песни и известные романсы. После выступления артист ответил на вопросы читателей «Вслух.ру».
– Евгений Валерьевич, удалось посмотреть Тюмень? – Город не успел посмотреть. Пока я концерт не отпел, я сижу как мышь в норе и консервирую себя. Если бы у меня было время после концерта, я бы с удовольствием походил. Ребята побродили. Но им и не петь.
– Вам сложнее дается музыкальный концерт или театральный? – Конечно, музыкальный. Тяжелее в том смысле, что два часа я должен по большому счету один держать внимание большого зала. Театральные постановки — это действие, движение, сюжет, история. Есть, за чем следить. У людей достаточно объектов для внимания. На музыкальный концерт артист, по сути, выходит один. Он либо «берет» публику, либо не «берет».
– Вы сторонник воображаемой четвертой стены между публикой и сценой? Зритель должен быть полноценным участником вашего концерта или исключительно сторонним наблюдателем? – Четвертая стена — это лишь некий образ для самого актера. Кому-то это помогает, на кого-то не действует вообще. Зрителю эти правила никто не подсказывает, и зритель не обязан соблюдать подобные условия. Недавно мы стажировались месяц в Америке. Нас учили мюзиклу замечательные бродвейские педагоги. Со мной работал Дерек Вольшонок. Он сказал, что существует два типа поведения артиста на сцене. Если ты вышел к публике, то в конце выступления обязан встать на голову. Так устроена психика человека: если его начали кормить внешними эффектами, стало быть, должны довести его до апогея восприятия. Либо наоборот — артист ничего не делает, просто поет. Тогда возникает некая внутренняя энергия, внутренняя сила. В первом случае артист кормит собой зрителя. Во втором — притягивает зрителя к себе. Вот такие принципиально разные подходы. Я предпочитаю не кормить зрителя, а притягивать его. И мне неважно, есть четвертая стена или ее нет. В театральной постановке по-другому. Театр — это коллективное творчество: артист не может навязывать свое видение, он ищет общий язык с режиссером, чтобы наиболее точно передать замысел автора. Не умствовать на сцене, а жить.
– Что требует от вас больше артистизма — роли брутальных мужчин в кино или исполнение лирических романсов и народных песен? – Артистизм в любом случае обязательное условие. Хоть в романсе, хоть в кино. Артистизм можно передавать с помощью голоса, интонации, жестов — не суть. Артистизм — это вывод. Он нужен и там, и там.
– Как вы завязали с роком? Обычно он не отпускает... – Да, рок не отпускал долго. До довольно почтенного возраста я в роке пребывал. Для рокера 35-летний рубеж — время подводить итоги. А я к этому возрасту ничего особого не достиг. Кроме участия в творчестве знаковой группы «Аукцыон» больше вспомнить нечего. Хотя мы дубасились по клубам во второй половине 1990-х и в начале 2000-х. Но куда уж дальше? Выплевываешь связки, находишься в постоянной алкогольной среде, в которой нет никакого смысла. Мы просто грели друг друга своими телами. И чувствовали, как именно этим мы и противостоим всему тому, от чего мы убежали. А куда ж мы убежали? Ну, вот сюда: лежи, пей, вопросов не задавай. Потому что есть великий бог — тяжелый звук. И все такое. Как-то я вдруг почувствовал, что я смотрю на все это стороны. Сыграла свою роль и театрально-киношная история. Когда человек переходит из одного состояния в другое — изо льда в воду, а из воды в пар — то успевает заметить, что был разным. Что выбираем? Лед. Вот я выбрал такое определенное состояние.
– Не скучаете по своей молодости? Харьков — Сумская, Полтавский шлях. – Ну, чем дальше в гроб, тем ближе воспоминания. Конечно, скучаю. Очень важно для себя осознать, что там было очень здорово. Бумерангом возвращаюсь в свое настоящее и понимаю, что сейчас точно так же здорово. Если я пропущу еще и настоящее свое, то в будущем не будет ни пощады, ни прощения. Поэтому сейчас жизнь точно так же прекрасна.
– Почему, на ваш взгляд, Украина воспитывает такое количество талантов? В чем заключается магия? – География, история. Все надо учитывать. Никаких исключительностей генного характера нет. Реально существует богатая плодородная земля. Еще бы людей не драли в три дрозда со всех сторон. Украину же все время дербанили... Я долго жил в городе Никополе. Свисающие абрикосы, груши, сливы. Здорово. Палку вставил, она расцвела. Живи не хочу. При этом за свою частную собственность украинец готов биться не на жизнь, а на смерть. Отсюда, с одной стороны, сентиментальность, с другой стороны, такая специфическая жадность. Украина воспитывает. Когда «усе до себе». И «хтось там ручку запустив до мене», я достаю дробовичок и выпускаю в мелькающий зад, чтобы больше не было повадно. И так каждый на своем стоит. Бьют вусмерть друг друга, как и в России. Брата своего, соседа отдубасить лишний раз от души — милое дело. Исторически сложившая традиция.
– А сейчас вы чувствуете себя петербуржцем? – Да. Потому что много отдано Петербургу и времени, и сил, и любви. И я получаю ответное чувство от города. Мне очень комфортно и уютно в нем. Я не хочу его менять на Москву или еще на что-нибудь.
– Ваш нынешний репертуар в какой период жизни сложился? – Как только с роком я завязал, стал проступать весь прочий песенный багаж. Я пел эти песни за столом, когда мы собирались с друзьями. Друзей у меня всегда было много — это не только рокеры, но и художники, и артисты, и библиотекари. В общем, творческая интеллигенция, которая составляла наш кружок по интересам. На застольях мы пели песни, которые все любят и помнят, бессмертные песни. Так и сформировался мой репертуар, с ним я вышел на первый свой концерт. Потом он становился все больше и больше — в итоге получилось шесть программ. Если у нас с Тюменью завяжутся хорошие отношения, то мы можем приезжать с тематическими концертами, например, состоящими только из авторской песни. Это Визбор, Окуджава, Высоцкий и наши собственные сочинения.
– Такой выбор песен сделан в пику попсе? – Нет, просто я к попсе всегда относился презрительно. Вы читаете какие-то книги, смотрите фильмы, ваши родители любят какие-то вещи, которые тонко, ненавязчиво формируют ваш вкус. Когда вы слышите «два кусочека колбаски», вы знаете, что за ля-минором пойдет ре-минор, за ним будет ми-септаккорд, который перейдет вновь в ля-минор. Вам становится стыдно за людей. Ведь сидел же какой-то орел и всерьез это писал. Человек зарабатывает этим, и слава богу, значит, дети сытые. Но в этом же нарушение какой-то гармонии, чувство которой в тебе успели воспитать родители и друзья. Поэтому у меня было чисто органическое неприятие попсы, а в пику я ничего не собирался делать.
Все эти пародийные поп-квинтеты — горе горькое. Они выворачиваются на изнанку, даже не понимая, что значат их мелодические обороты, что они в людях на Западе вызывают и что они в наших должны вызывать. Например, они здорово копируют Take That. Молодцы, вышли технически на нужный уровень, долго работали, тратили свою жизнь. Вся беда только в одном, что они не чувствуют этой дисгармонии. Не понимают, что затрачивают силы свои на черт-те что, даже если это выглядит кайфово. Жалко. Я в своре время это осознал. Это не значит, что я прежде делал что-то плохое. Просто это не мое. Мы можем собраться с мужиками с песком в штанах, с гитарами на перевес, жахнуть в каком-нибудь клубе что-нибудь из своего рокерского прошлого. Но для этого нужно много времени, чтобы собраться, сыграться. А у меня пока программная деятельность, кино, телевидение, спектакли.
– У вас все получается хорошо. В какой еще ипостаси вы себя видите? – Я до 14 лет рисовал везде, где только мог. Я вообще не пел. Учительница по сольфеджио, когда нужно было петь диктант, не могла заставить меня открыть рот. Меня заставил петь мой пубертатный период. Мне захотелось покорять девушек, но я не знал, чем это делать. И увидел, как это делает звезда местного значения, приехавшая из Кривого Рога в наш пионерский лагерь. Это было открытие для меня. Рухнуло небо на мою голову. Я вскрикнул, запел.
А до этого я рисовал все время. Везде вообще. На контрольной по математике я увидел, что в билетах — просто китайский язык с какими-то формулами. Я понял, что даже списать нереально, потому что я не понимаю, что вообще от меня хотят. И я нарисовал себя задумчивого с множеством вопросов вокруг головы. Учительница математики, наша классная руководительница, помнит эту историю до сих пор и рассказывает следующим поколениям, что вот был у нас такой товарищ Дятлов. Я реально не представлял себе, что можно жить чем-то другим, кроме рисования. Возможно, наступит такой момент, когда я захочу в этой сфере освоить что-то новое.
– Вы вспомнили свою школьную учительницу. А кого вы глобально считаете своими учителями? – Во-первых, ничего бы не было без мамы, как личности. Отец погиб очень рано, мне шел пятый год, брату — четвертый. И все эти годы только мама, мама, мама. Именно она привила любовь к литературе и музыке. Я смотрю на свою дочь и даже не представляю, как могу заставить ее слушать «Аиду» Верди. А мы с Вовкой сидели и ставили на проигрыватель «Юность» пластинки одну за одной — Чайковский «Детский альбом», Мусоргский «Картинки с выставки», Гуно «Фауст», Верди «Аида». И все это мы подряд слушали. Я очень благодарен маме, что именно так все сложилось.
Учителей было достаточно. Мой режиссер Семен Яковлевич Спивак. Эдуард Анатольевич Хиль – для меня это был образ очень успешного, легкого и такого безоглядного оптимиста. Когда мы с ним встретились — он преподавал у нас на курсе класс вокала — Эдуард Анатольевич для меня очень многое открыл: и композитора Валерия Гаврилина, и Андрея Петрова. Мы перепели Шаляпина и Мусоргского. Большой культуры человек, предельно воспитанный, интеллигентный, тонкий, добрый, абсолютно не агрессивный, теплейший.
Что такое учитель? Это не стоящий рядом всегда. А тот человек, перед которым стыдно за то, что делаешь. Есть такая пословица: «господи, дай мне возможность быть таким, каким видит меня моя собака». Можно перефразировать: «дай возможность быть таким, каким видит меня моя жена, мама, дочь или сын». Дай быть таким. И вот хочется быть конкретно таким, каким видели меня мои учителя. Это Александр Андреевич Столяров — человек, к которому я пришел заниматься айкибудзютсу. Это Виктор Борисович Гонобоблев, у которого я боксом занимался. Это Ася Исааковна Ботвинская — замечательный педагог по французскому языку. Учителей у меня много. Я помню всех людей, перед которыми в светлые периоды жизни становится стыдно за темные периоды жизни.
– Ваша последняя пластинка «Ноченька» вышла в 2004 году. У вас какая-то принципиальная позиция в отношении аудиозаписей или на новый диск просто времени не хватает? – Времени не хватает реально. У нас уже столько материала, который можно записать, но мы не успеваем, к сожалению. Нужен какой-то мощный стимул. Как правило, выпуская альбом, артисты понимают, что они этим альбомом пробьют себе магистраль на определенный период времени. Я пробиваю себе магистраль тем, что я многостаночник — одним станком я пробиваю место для другого станка, скажем так. Для моих музыкантов это, конечно, более принципиальный момент, они очень хотят записать диск. Я перед ними в большом долгу.
– Расскажите о музыкантах подробнее. Как вы стали сотрудничать с квинтетом господина Криворучко? – Все ребята — классические музыканты, очень хорошие специалисты. В Питере есть оркестр под управлением Канторова. Слава Овечкин был там первой скрипкой. Влад Кроль играет на контрабасах. Армен Нахапетян — свободный художник, тоже с классическим образованием, отлично владеет инструментом. Олег Коляденко преподает в музыкальном училище, он педагог. Коля Криворучко окончил класс композиции: он способен сочинять свои инструментальные пьесы, делать замечательные аранжировки.
Когда мы начинали свой тернистый путь, начинали его вместе с Колей. Я дружил с его братом — астрологом Павлом Криворучко. И он мне сказал: у меня брат Коля на гитаре играет, он вообще такой, погруженный в музыку. Может вам попробовать играть вдвоем? И мы однажды встретились на посиделках, вместе поиграли, понравилось. А потом Коля привел за собой всех остальных. И мне нравится, как они играют. Замечательные ребята. Если представится возможность, мы будем приезжать в Тюмень, и музыканты будут играть какие-то свои произведения, вы увидите, насколько легко они исполняют довольно сложные вещи.
– Вы сам плодовитый автор? – По большому счету можно сделать сольный концерт, из песен, написанных мной на стихи разных поэтов. Но мы не спешим, потому что это требует отдельного репетиционного процесса. Какие-то песни я вижу исполненными не в нынешнем составе, а с оркестром, другие — с рок-бендом. Я не композитор в том смысле, что обладаю божьим даром и он не дает мне спокойно спать по ночам. Но написать песню я могу.
– Евгений Валерьевич, часть вопросов прислали наши читатели. Многие из них касаются кино. Удалось ли вам полетать во время съемок нового фильма про Валерия Чкалова? – Удалось. И на реактивном самолете, и на спортивном винтовом. Пока не удалось прыгнуть с парашютом. Но в тренировочной трубе, в которой отрабатывают свободное падение, я уже побывал.
– Роль Чкалова значима для вас? – Конечно. Это главная роль, она давалась мне с потом и кровью. Я много своего труда в нее вложил. Для меня это не очередная проходная история.
– В Интернете развернулась дискуссия о том, мог ли состояться диалог Сталина и Чкалова, который показан в фильме. На сколько для вас важна историческая достоверность ленты?
– Это совсем смешно. Кто и что говорил – неизвестно, исторических фактов ни у кого нет. Просто говорят: нет, он так сказать не мог. Вспоминается история, как Гоголь пришел к Пушкину. А ему говорят: «Пушкин спит». «Как спит, три часа дня?» – спрашивает Гоголь. «Так спит, устал». «Понимаю, – говорит Гоголь, – всю ночь стихи писал». «Нет, он всю ночь в карты резался, продулся, напился и спит». Просто Гоголь, уже читавший Пушкина, воспринимал его как светило русской поэзии. И вдруг такое.
Поэтому мы знать не знаем, кто и что говорил. Фильм — это наша реакция на архетипы. Сталин — архетип. Чкалов — архетип. Это объединяющее национальное самосознание в определенном образе. Вот и написан сценарий как баллада. Помните песню о Щорсе? «Шел отряд по берегу, шел издалека, шел под красным знаменем командир полка». Вы по этой песне можете рассказать, кто такой реальный человек Николай Щорс?
– Нет, конечно же. – Но мы же что-то видим, когда поем, что-то чувствуем, правильно? Этот фильм — песня про Чкалова. Это не биографический фильм. Да и невозможно создать сейчас такую картину, потому что мы все дальше и дальше от того времени. Нас и так уже обвинили, что мы нагородили... Я жалею о том, что меня не посетила светлая мысль не называть фильм «Чкалов». Надо было настоять, чтобы фильм назывался «Баллада о Крыльях», а главного персонажа назвать, например, Жигалов. И украсить его всеми эпизодами из жизни и Чкалова, и Коккинаки. Уйти от претензий на реальность — тогда были бы и волки сыты, и овцы целы.
А так я абсолютно не согласен с претензиями. Те, кто заявляет, что они знали Чкалова или все знают о Чкалове, обвиняют создателей фильма в том, что они опорочили имя летчика, устроили балаган и кривлянья. Но люди, которые не обременены специальными знаниями, не пришли и не сказали: какого показали дурака. Нет. Люди восприняли фильм очень светло. Дочери Чкалова возмутились. Я их прекрасно понимаю. Перед ними я бы извинился. У них сложившееся восприятие отца, и вдруг выходит фильм, который бьет по этому восприятию. Тем не менее сам фильм я не считаю экранизацией желтых страниц «Экспресс-газеты».
– Существует какая-то роль, которую вы бы не стали играть ни при каких условиях?
– Это зависит от качества картины и от мысли, которую хотят выразить режиссер и сценарист. И эту мысль артисты мало того что разделяют, они хотят ее усилить, поддержать, потому что она актуальна. Если я это чувствую, я готов сыграть все что угодно ради того, чтобы общий замысел был осуществлен. Я абсолютно точно никогда не буду сниматься в сериалах типа ситкомов. Если жизнь заставит меня сниматься в ситкомах, это беда: значит я загнан, деваться уже некуда. Пока я воспринимаю себя как личность со своим голосом, с планетой внутри, на которой хочется что-то вырастить и с кем-то поделиться.
– Мы еще услышим ваш голос в озвучке каких-либо картин? – Нет. С дубляжом я завязал. Если бы он был такой как в Америке — другое дело. Там за счастье звезде озвучить мультик. Проводится пиар-акция, которая идет на пользу и мультфильму, и тем, кто его озвучивает. «Подводная братва», например. В этом мультфильме можно слышать голоса Мартина Скорсезе, Денни Де Вито, Роберта Де Ниро, Анджелины Джоли, Уилла Смита. Просто обалдеть. Я дублировал Скорсезе. Кто об этом знает? Никто не знает. Это сложная кропотливая работа. Я вкладываю энергию, но никто даже не знает, что я озвучивал и «Бойцовский клуб», и «ХХХ», и «Пираты карибского моря». Мне уже некогда тратить на это время.
– Над какими фильмами вы сейчас работаете в качестве актера? – Надеюсь, весной выйдет фильм «Красные горы», в котором я снимаюсь. Скоро закончится съемочный период, начнется монтаж. Режиссер тот же, что снимал «Чкалова» — Игорь Зайцев. Будет работа у Олега Погодина. Он снял фильмы «Дом», «Непобедимый» «Родина ждет». Классный режиссер со своей душой, со своими миропониманием, тонкий, неожиданный, парадоксальный. Меня зовут сниматься и в другие фильмы. Но надо думать, принимать решения, выбирать крайне тщательно. Времени до такой степени жалко, что я болезненно ощущаю его нехватку.
http://www.vsluh.ru/news/interview/256263
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума